Часть 2 Дом Эмигрантов, Кибуц Гиваат а-Шлоша
Часть 3 Работа в кибуце, Я оставляю кибуц
Работа
Моя жизнь, с тех пор, как я покинул кибуц, изменилась несильно. Но, бесспорно, я стал самостоятельней. Научился самостоятельно готовить себе пищу, обстирывать себя, обустраивать свой быт, находить работу — на это уходило почти все свободное время. Больше всего в то время удручал меня поиск работы. Я простаивал на толкучке вечера и ночи, умоляя дать мне работу, просил работу как подаяние. В эти минуты я недолюбливал заносчивых колонистов, у которых был такой огромный выбор. Но такими в то время были условия жизни, которые изменить я был не в силах. Это всеобщее недовольство грамотно использовали соглашательские «желтые союзы». Их лидеры стараются заставить тебя ненавидеть арабов, которых колонисты за гроши нанимают на работу, евреев же, которым нужно платить, — не берут.
Среди еврейских рабочих в то время вошла в моду новая песня, ее пели вечерами, после обеда, когда водили хоровод.
Ребята, Ребята
Что нам делать без работы,
Где же, где же нам работать?
В Петах-Тикве — арабы
В Нес-Ционе бедуины,
А колонисты подлецы
Работы нам не дают
Песня была бесконечной, плясали и пели часами, расходились обессиленные, но с чувством излитой горечи и гнева, была уверенность, что ты один из многих, было чувство единения.
Тогда, как и сейчас, мне казалось странным, что никому не приходило в голову или, наоборот, кто-то тщательно избегал такого простого решения проблемы: организовать всех рабочих, арабских и еврейских, в профсоюзы, установить единый тариф за рабочий день или по часам, оговорить элементарные права. В создавшейся ситуации лишь разжигались борьба и соперничество между рабочими. Крепла вражда к другим национальностям. Хозяевам колонистам, которые, конечно же, все это видели, казалось бы такая ситуация была на руку и они продолжали отстаивать свои интересы. Вместо одного еврея они брали двух арабов, больше эксплуатировали их. Арабам приходилось безропотно переносить ругань, крики, а нередко и побои от хозяев колонистов. Но тем не менее, они не бастовали, ничего не требовали и по-прежнему были бессильны без объединяющего начала, разрозненные и одинаково несчастные.
Пропасть между еврейскими и арабскими рабочими все росла при посредничестве и шовинистической политике реформистских профсоюзов. Расизм процветал в Палестине. Даже среди евреев начали проявляться шовинистские настроения. Евреи с темной кожей, например, йеменцы, сефарды и выходцы из других южных стран, считались людьми второго сорта. Их можно было больше эксплуатировать, им можно было меньше платить, чем людям с белой кожей, выходцам из Европы и Америки (последних в то время было очень мало).
К тому времени некоторые работодатели достаточно успешно практиковали наем смешанной рабочей силы, разжигая конкуренцию, внутреннее соревнование, и, как следствие, возникало недовольство. Хозяин же всегда оставался в выигрыше.
Нередко мне приходилось работать с арабскими рабочими. Невозможно сравнивать: арабы худые, жилистые, привыкшие к тяжелому труду, неутомимые, неприхотливые, берущиеся за любую работу. Обед их был скуден: пара блинов-лепешек, пара луковиц, несколько помидоров. Если есть кусок арбуза, то обед считался сытным и богатым. Жены арабов и их дети питались еще скромнее, чем главы семейств.
На окраине поселения находился лагерь арабских рабочих. Их тряпичные палатки напоминали цыганские шалаши. При каждой палатке был ослик, мул и собака. Жили арабы с одной или двумя женами. В лагере царила грязь и антисанитария. На работу главу семьи вез ослик, сзади шли жена и малый работник. Шли босяком летом и зимой тоже, в одной и той же одежде. С работы также возвращались вместе. Чем они питались по утрам и после работы мне неведомо.
Как-то при уборке урожая апельсинов мне несколько дней выпало работать с молодой арабкой. Она прятала свое красивое лицо от посторонних мужчин, но иногда лукаво поглядывала на меня. То и дело я смотрел в красивые черные глаза Фатьмы, скользил взглядом по ее матового цвета лицу, по стройной и гибкой фигуре, пока она стояла с корзиной на голове, куда я, сидя на дереве, складывал апельсины. Когда корзина наполнялась, подходила другая арабка с пустой корзиной, полную же уносили к упаковщикам.
Во время обеда я, незаметно для других, делился с Фатьмой бутербродом. Она никогда не отказывалась, брала, предварительно оглядевшись и убедившись, что никто не смотрит, а глаза ее говорили, как она была мне благодарна за эту нехитрую пищу. Во избежание конфликтов я должен был быть очень осторожен.
Такое положение дел — наша еврейская и арабская бедность и неустроенность — устраивало и еврейских и арабских хозяев. Работодателям было выгодно соревнование между евреями и арабами, это понижало расходы, и колонисты стремились увековечить существующий порядок. Решением национальных и социальных проблем некому было заниматься. К тому же, мешала строгая разобщенность, большая разница в уровне жизни и культуре. Английское правительство, внедряя свои колонистские порядки, только разжигало национальную рознь под лозунгом “Разделяй и властвуй”. Эта политика вела к антагонизму между нациями, к стычкам и конфликтам на рынке труда, на сельскохозяйственном поприще. Таким образом, англичане оставались в стороне и не опасались за свою власть над этими внутренними междоусобицами.
Помещики изгоняли феллахов с их земель, те были вынуждены скитаться по стране в поисках заработков. Они соглашались на мизерную заработную плату, тем самым, понижая минимальную оплату труда, шли на любые условия.
С большим трудом я доставал себе работу. Мне везло не каждый день.
Начало беспорядков
В Петах-Тикве жила одна еврейская семья, в прошлом — выходцы из России. Они владели большим апельсиновым садом, пардесом. На работу брали только еврейских рабочих, то ли из национальных побуждений, то ли из жалости к недавно прибывшим и еще не вставшим на ноги. Платили они на два-три пиастра в день меньше, чем принято было платить евреям, но приходилось соглашаться и на такие условия.
Бывало, что я работал в этом саду. Вместе со мной работали две девушки-грузинки, приехавшие из СССР с семьями и страшно бедствовавшие. Девушки были молоденькие, одной 14, другой 16 и очень хороши собой. Одну, жгучую брюнетку, звали Розой, вторую, блондинку, “русскую красавицу”, постарше, Беллой. Работали они обычно вместе — ухаживали за деревьями. Они тянулись ко мне, а меня тянуло к ним. Работали мы бок о бок, часто пели вместе русские песни. А я им напевал одну из песен, которую пел мне старший брат:
“ Одна из них алая-алая,
была, как мечта небывалая,
а другая белая-белая,
была как попытка несмелая.
И обе манили и звали затем,
минутами грусть затая.
Эх! Было бы только столько счастья,
сколько капель в море и
листьев зеленых на земле сырой!”
При любой возможности Роза с Беллой просили у меня спеть им еще. Мне казалось, что песню они принимали на свой счет.
Наша хозяйка часто останавливалась и слушала нас. “Вы, дети, напоминаете мне мою молодость”, - говорила она, обращаясь к девушкам, - “В ваши годы я была также хороша!”
Как-то раз, в 1929 году, когда начались волнения среди арабского населения, и возникла угроза нападения на еврейских рабочих в поселке Петах-Тиква, в большом апельсиновом саду мадам Кроль никто не работал, кроме нас троих. Мы срезали сухие ветки. Сад мадам Кроль располагался вдоль шоссе — Яффо – Петах-Тиква. Изредка мы слышали, как проезжала армейская патрульная машина.
Потом говорили о том времени, что “в воздухе пахло порохом”, но мы трое ничего тогда не боялись. Сейчас мне уже трудно сказать, было ли это по молодости, или просто мы сочувствовали арабам и потому они не казались нам врагами.
Во время работы мы, как обычно, запели. Пели мы украинскую:
“Веют ветры, веют буйны, а деревья гнутся,
О, как болит мое сердце, аж слезы не льются”
Внезапно мы втроем обернулись и заметили мадам Кроль. Она опиралась на свою палку. В глазах у нее стояли слёзы. Заметив, что мы на нее смотрим, она сказала:
“Вы разбередили мою душу. Я снова почувствовала себя прежней девочкой”.
Немного помолчав, она добавила:
“Советую Вам сегодня пойти по домам. Поберегитесь! Работа от вас не уйдет. Придете, когда станет спокойно”
Но спокойствие в стране было нарушено. В Иерусалиме, в Хайфе и в других городах то и дело вспыхивали вооруженные столкновения между арабами и евреями. Английские чиновники, которым такое положение в стране было на руку, не спешили пресекать стычки. Вед беспорядки меньше всего могли способствовать объединению арабов и евреев против англичан.
Коминтерн определил тогда четкую линию компартии Палестины. В резолюции говорилось:
“Налицо революционные выступления масс. Их нужно направить против сионизма, против арабских шейхов, против английского империализма. Надо внести живую струю в коммунистическое движение страны, втянуть в ряды компартии больше арабских товарищей. “Арабизация” компартий — вот главный лозунг сейчас. Не давать превращать революционное движение в национальную вражду, в рознь между арабами и евреями, а направить его в русло борьбы против империализма, местной буржуазии и купцов. За большевизацию-арабизацию компартии!” Это был новый курс партии.
Перепечатка в интернет или печатных издания только с разрешения Ефима Эткина, племянника автора мемуаров. Для связи с ним обращайтесь ко мне в комментах.
